Легкое поведение - Страница 13

— Не могу. Завтра у Ланы экзамен, и я обещала Карлу ее подменить.

— Как скажешь. — Чувствительно ущипнув меня за задницу, Уолкер перекатывается на свою сторону кровати.

Когда я начинаю проваливаться в сон, ко мне возвращается чувство одиночества, мой многолетний спутник и друг, и я ему рада. Оно привычное и успокаивающее. Все мои прежние связи похожи на эту. Игра, секс, игра, секс — и всю дорогу никаких эмоций. Но меня это устраивает. Так лучше. Так меньше риск, что меня обидят.

Моя последняя мысль перед сном о том, что за несколько месяцев, пока мы встречаемся, Уолкер так и не запомнил цвет моих глаз.

* * *

Утром мы завтракаем на его шикарной кухне. Вокруг черный мрамор и нержавеющая сталь, приятно пахнет свежесваренным кофе. Уолкер выглядит как всегда безупречно, на нем дорогой костюм Tom Ford.

— Да, пока я не забыл… — Он вытягивает из внутреннего кармана пиджака белый конверт. — Вот, держи. Должно хватить, чтобы пару месяцев платить за квартиру.

Я заглядываю в конверт. При виде толстой пачки банкнот глаза лезут на лоб. Тут не только на оплату квартиры.

— Но здесь чересчур много. — Я поднимаю на него озадаченный взгляд и шутливо интересуюсь: — Это что, отступные? Ты решил меня бросить?

Уолкер трет глаза ладонями.

Та-ак…

— Кстати, Блэр… — Он вздыхает. — Не знаю, как сказать, чтобы не обидеть.

Я делаю шаг назад и натыкаюсь на край столешницы.

— Что, Уолкер? Говори, как есть. — В животе комом оседает дурное предчувствие.

— Моя девушка скоро возвращается из Парижа. Через пару недель я вроде как делаю ей предложение. Поэтому — да. Я больше не смогу с тобой встречаться.

Эта новость для меня — как удар под дых.

— Так. Стоп. У тебя есть девушка?

Он тянется ко мне, но я отбрасываю его руку.

— Вообще я надеялся, что ты возьмешь выходной, и мы поговорим об этом нормально, но не вышло — значит не вышло. Да, у меня есть девушка. Ее зовут Эмма. Блэр, я думал, ты знаешь. В любом случае, а чего ты ждала? У парней типа меня не может быть ничего серьезного с такими, как ты.

— Ага, вы просто трахаете нас, пока не надоест.

— О, только не грузи меня херней о морали. Я отстегивал тебе за каждый наш секс, от первого до последнего. За одежду, которая на тебе надета, за твою модную квартирку… — Он смотрит вниз, на мои ноги, потом снова вверх, в голубых глазах сверкает насмешка. — За твои туфли.

Я не понимаю, почему настолько шокирована. Шекспировская драма какая-то.

Оказалось, не я его использую, а наоборот.

— Все так. Я давала тебе — ты давал мне деньги. Но фишка в том, что я никогда не притворялась другой, а вот тебе не хватило яиц быть со мной до конца честным. Молись теперь, чтобы твои так называемые друзья не сдали тебя невесте, потому что назад я тебя не приму.

— Они ничего не скажут. Им незачем со мной ссориться.

— Тогда мне жаль твою девушку. Нет ничего хуже, чем встречаться с трусливым лжецом.

В два шага он подлетает ко мне вплотную. Мы оба тяжело дышим. У него, у меня в глазах стоит ярость, кровь разносит эту отраву по венам.

— Себя пожалей. Такую меркантильную дрянь, как ты, видно издалека, не знала? — Он зажимает в кулаке мои волосы и больно дергает за них. — Я был бы с тобой честным. Но ты этого не стоишь. — Он отпускает меня с такой силой, что я больно ударяюсь о столешницу.

— Знаешь, что, Уолкер? И пары месяцев не пройдет, как ты приползешь обратно и будешь умолять подарить тебе второй шанс, потому что твоя безупречная жена не разрешит трахать себя в задницу, а мы оба знаем, как тебе это нравится. Но никакого второго шанса ты не получишь. К тому времени я найду тебе замену. Всегда находила — найду и на этот раз.

Мои слова настолько омерзительны, что он вздрагивает. Его ноздри раздуваются от гнева.

— Без меня ты никто, Блэр. Обычная шваль. А теперь пошла на хер отсюда.

Я смеюсь. Хочу сказать, что это он меня недостоин, но слова застревают в горле.

Потому что это вранье.

Я всегда знала, кто я. Смысла нет притворяться хорошей девочкой, потому что это будет полнейшая ложь. Я слишком люблю деньги, ту защищенность, которую они обеспечивают, и все те вещи, которые можно на них купить. Но пока я разворачиваюсь, выхожу из кухни и оставляю Уолкера позади, до меня доходит, что я опять облажалась. Я сделала себя уязвимой и нарушила свое обещание не позволять никому себя ранить.

Потому что именно это и сделал сейчас Уолкер.

На моем теле нет шрамов. Я не жила на улице, не сталкивалась с физическим насилием — в этом смысле мне, можно сказать, повезло, — но мало что может сравниться с отсутствием родительского внимания и пренебрежением, которым меня потчевали, как горьким лекарством, изо дня в день, пока я росла, а моя самооценка все падала.

Поверьте. Я знаю, о чем говорю.

Стоя в лифте, отделанным панелями вишневого дерева, дыша фальшивым запахом свежести от ковра, в котором утопают мои каблуки, я спрашиваю себя, как я до этого докатилась. Я не люблю Уолкера, но мне все равно больно. Мне в очередной раз показали, насколько я недостойна любви. Лифт везет меня в лобби, и пока на табло сменяются цифры этажей, я начинаю повторять свою старую знакомую считалку.

Любовь эгоистична.

Любовь зла.

Любовь ранит.

Собственно, Уолкер тут даже не при чем… он ведь не заставлял меня с ним встречаться. Это все я. Я одна. Возможно, поэтому мне так больно. Мне некого винить, кроме себя.

Опустив голову, я пытаюсь успокоить дыхание. Я не плакса, так что не скажу, что мне хочется плакать, но внутри все рвется на части. Боль расчищает дорогу для злости, в одном шаге за которой следует сожаление.